Беслан в кино и литературе: книги о Беслане, как общество проживает трагедию в школе
Памятник в память деток, погибших в Беслане в 2004 году
Сейчас на нашем веб-сайте вышла статья «20 лет с теракта в Беслане: психологи растолковали, как катастрофа в школе повлияла на нас всех», и одна из первых фраз зацепила мой взор. «Спустя 20 лет катастрофа до сего времени живая в сердцах обитателей Рф». Но живая ли она по сути?
Несколько годов назад писатель и литературный критик Алексей Поляринов опубликовал эссе «Культура и катастрофа: 11 сентября, Беслан и „Норд-Ост“». В нем он направил внимание на то, что самый подробный текст о катастрофы в Беслане был написан южноамериканским журналистом Кристофером Чиверсом для Esquire, в Рф же событие до сего времени толком не осмыслено.
«Когда какое-нибудь ужасное событие происходит в США (Соединённые Штаты Америки – государство в Северной Америке), культура начинает одномоментно это событие перерабатывать, наносить на карту истории, встраивать в контекст», — писал Поляринов в 2019 году. И это весьма глубочайшее, меткое наблюдение: число книжек и кинофильмов, посвященных 11 сентября, вышедших в Америке в 1-ые же годы опосля катастрофы, зашкаливает. Посреди этих произведений есть и подлинные шедевры, вроде романов Лорри Мур «Запертая лестница» и Джонатана Сафрана Фоера «Страшно звучно и запредельно близко».
Российская же литература и за 20 лет не сделала практически ничего. Россияне плохо помнят, что конкретно вышло в школе № 1 Беслана в 2004 году. Журналисты дежурно раз в год напоминают, пересказывая главные детали.
Но искусство молчит — а поэтому в коллективном сознании так и не создается вида катастрофы
А конкретно формирование образов тех либо других исторических событий — одна из задач литературы, кино и совершенно хоть какого вида искусства. Пусть даже образы эти будут приметно мифологизированы: если событие не превращено в культурный артефакт, оно стирается из коллективной памяти — и возрастает риск его повторения.
Пугачевское восстание живо в нашей памяти благодаря «Капитанской дочке», 1-ая глобальная война и революция — благодаря «Медику Живаго», катастрофы коллективизации и индустриализации — благодаря «Котловану», лагеря — благодаря «Колымским рассказам». Молчу про Величавую Русскую. Но даже эти произведения, обычно, выходили не «по жарким следам», а спустя годы и десятилетия. Тогда, когда свидетелей оставалось мало, а новейшие катастрофы начинали казаться наиболее значимыми.
Средняя школа № 1 в Беслане 6 сентября 2004 года
Теракты в постсоветской Рф (а не считая Беслана это и «Норд-Ост», и взрывы жилых домов, и захват поликлиники в Буденновске) — таковая же часть нашей истории, как репрессии, Победа либо покорение вселенной. Но российская культура как как будто опасается вспоминать их, уходит в избегание — а это весьма страшная реакция: избегание мешает повстречаться с неувязкой лицом к лицу и только увеличивает нашу тревогу. В случае с терактами — увеличивает чувство хрупкости и неценности нашей жизни, распаляет социальную паранойю, оставляет немощными перед лицом новейших бед.
Отсутствие осмысления кидает в одиночестве тех, кто пережил ужас: наедине со собственной болью (неприятного сенсорного и эмоционального переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани или описываемое в терминах такого повреждения), выжившие и очевидцы не ощущают социальной поддержки и осознания
Молчание по поводу трагедий разобщает нас, дробит общество на группы по государственным, идейным, возрастным признакам — и подогревает подозрительность, полное недоверие всем и вся, от власти до соседей.
Сделаю ужасное признание: даже прочитав все то малое, что написано о Беслане, я не чувствую, что эта катастрофа стала частью моего актуального опыта. Как досадно бы это не звучало, я переживаю «не наше» 11 сентября острее и больнее — и вижу, как оно осмыслено, замечаю его последствия и интегрирую его в свою личность. Спасибо Мур, Фоеру, Дэвиду Фостеру Уоллесу и много кому еще. Из русской культуры мне интегрировать практически нечего — и катастрофа 20-летней давности проживается только через частицы моей памяти. Что-то глядел по телеку, как-то представлял схожее в своей школе, но не наиболее того. Нет такового места — кино- либо литературного, — на котором я мог бы оказаться совместно с жертвами и очевидцами. Нет такового места, которое мы могли бы поделить.
Журналистка Ольга Алленова пишет в собственной книжке «Форпост. Беслан и его заложники» о том, что власти практически сходу опосля катастрофы говорили о необходимости снести среднюю школу № 1 — дескать, местным жителям больно глядеть на сумрачный остов. Но консервацию строения и перевоплощение его в мемориал пролоббировал комитет «Мамы Беслана». Их авторитет оказался настолько значимым, что возражать никто не посмел.
«А нам не больно?» — вопрошала Сусанна Дудиева, управляющий организации
Наверняка, 20 лет — еще не поздний срок, чтоб начать осмыслять и интегрировать действия тех дней (а не стирать их из памяти совместно с местом катастрофы). Может быть, кое-где прямо на данный момент уже пишется классный роман либо сценарий, им посвященный. Я верю в способность нашей культуры проработать хоть какой сверхтяжелый опыт — но чем подольше продолжается молчание, тем посильнее будет этот опыт мифологизироваться. И тем далее неосмысленные действия будут от новейших поколений, что повысит опасности оказаться в той же катастрофе вновь. «Выносить сор из избы» здесь принципно принципиально.
